Никита Соломонов: «Самое главное — это работать»

YAKUTIA.INFO. 27 сентября 2019 года исполнилось 90 лет выдающемуся ученому-биологу, общественному деятелю, Почетному гражданину города Якутска и Республики Саха (Якутия), академику Академии наук Республики Саха (Якутия), специалисту в области экологии и экологической физиологии животных, член-корреспонденту и советнику Российской академии наук, профессору, доктору биологических наук Никите Гавриловичу Соломонову.

Сегодня юбиляр делится с нами своими уникальными воспоминаниями и секретами долголетия.

— Никита Гаврилович, каким было Ваше детство?

Оказывается, у меня было счастливое детство. Потому что период моего детства — это тридцатые годы. Для Якутии это был переломный период. Во-первых, тогда началась так называемая коллективизация. Появились первые колхозы и первые собрания. А самое интересное было то, что в это время в Якутии, в том числе и в нашем селе начал работать ликбез. Ликвидация безграмотности тогда охватила весь народ. Заставляли учиться даже пожилых людей. И эта было очень полезно. Многие на ликбезе получили достаточную степень грамотности. И не только там читать-писать, но и выполнять ответственную работу. В нашем селе был, например, один товарищ, Николай Соловьев, которого называли Kёмюс Уусун Нюкуласа. Значит, его отец был ювелир, золотых дел мастер. Он на ликбезе выучился и стал очень грамотным. Настолько грамотным, что вскоре его избрали председателем сельского совета. Мой отец тоже в ликбезе проучился. И он рассказывал про этого Kёмюс Уусун Нюкуласа, что он настолько всё хорошо знает — когда, где, что говорил Сталин — всё знает, говорил. Память у него была великолепная. Мой отец после ликбеза прошел в Жемконе курсы председателей колхозов. И некоторое время был председателем маленького колхоза «Юрдюк хайа», по-русски «Высокая гора».

Работа ликбеза охватывала всех, и мы, ребятишки, ещё в дошкольном возрасте заодно со взрослыми выучились грамоте. Был у нас один коневод: возьмет газету и «читает». Выглядело это очень убедительно: он рассказывал что-то, о чем слышал, глядя в газету, как будто по-настоящему читает. И все ему верили, что он умеет читать, пока его не поймали его же слушатели, участники ликбеза. «А что, — говорят, — там вверх ногами ходят что ли?», потому что он держал газету вверх тормашками. Вот так мы обнаружили, что он, оказывается, не знает грамоты.

У нас в Тумуле, в центральном поселке, комсомольцы развертывали очень интересную работу: они помогали осуществлять наглядную агитацию. Наглядная агитация эта была очень своеобразной. Была чёрная доска, и была красная доска. На красной доске были специальные рисунки, расположенные сверху вниз — самолёт, поезд, автомобиль, лошадь, бык и в самом низу черепаха. И вот самых лучших, кто выполнял план, а у многих в колхозе результаты работы были совершенно ясно видны: сколько сена накосил, сколько снопов связал, так вот, самые передовые работники садились в самолет. То есть рядом с рисунком самолета писали фамилию, допустим, Иванов. Значит, Иванов летит на самолете. Самым печальным было попасть к черепахе. (Смеется). Но и это действовало это очень эффективно. Такой эффективной наглядной агитации я больше никогда не видел. Потому что придут к конторе и увидят эту доску. А она как газета. И при встрече во время разговора о новостях, тот кто ходил в контору, рассказывает: Степан опять летит на самолёте, а Иван или Пётр снова плетутся на черепахе. И эта новость становилась достоянием всех и всякого. Так что эта агитация очень эффективно действовала. Никто из колхозников не хотел быть черепахой, да и не только черепахой, ехать на быке тоже было обидно.

Ребята-комсомольцы, а это были в основном студенты техникумов, проводили еще занятия с детьми и называли это яслями. И на этих занятиях я впервые покушал очень вкусную кашу, прямо небывало вкусную. Подозреваю, что это была гречневая каша.

Двое из тех комсомольцев, по окончании училища стали крупными, в районном масштабе комсомольскими работниками. Иван Христофоров стал первым секретарем Кобяйского райкома комсомола. А второй был наш родственник Василий Соломонов. Он стал в Горном районе тоже секретарем райкома комсомола, но не первым. Они очень активно работали в печати. Тогда был термин такой «селькор» — «сельский корреспондент», и всё что происходило на нашей территории, всё освещалось в печати. И комсомольцев с одной стороны некоторые даже боялись. Ну а в целом, на них была большая надежда, потому что они помогали культурно-просветительской работе.

Тогда же в годы нашего детства было введено всеобщее обучение. Раньше такого не было. Было так: если учишься в школе — хорошо, не учишься — тоже хорошо. И вот вводят всеобщее обучение, но охватить всех детей было очень трудно. Многие в то время жили по алаасам. В тайге. Очень далеко от школ. С коллективизацией происходило то же самое. Те, которые жили в отдалённых алаасах, очень долго не вступали в колхоз, потому что для того, чтобы вступить в колхоз, необходимо было жить где-то рядом, перевезти семью, скот.

Очень ярким событием моего детства были первые выборы в Верховный Совет СССР, эти выборы состоялись 12 декабря 1937 года. Мы с друзьями запоминали всё, что говорили агитаторы, как зовут кандидатов в депутаты, кто они такие, откуда и получается, мы становились поневоле помощниками агитаторов.

Я могу сказать, что я являюсь свидетелем тех крупных перемен, которые произошли в нашей республике в начале тридцатых годов.

— Расскажите о своих школьных годах.

В первый класс я поступил поздно, в 1938 году, почти в 9 лет. Отец отдал меня в русскую школу в с. Тит-Ары. Он думал, что я так быстрее освою русский язык и легче войду в жизнь. Ну, я туда приехал и смотрю: такие бойкие, шумные, почти белоголовые, синеглазые ребятишки бегают по посёлку и как будто по-русски разговаривают. Потом мы пришли в школу, и там эти же ребятишки. Многие из них со мной в первом классе. Оказывается, по-русски они ни бум-бум. Столько же, сколько я, знают. Ещё хуже знают. А когда начали учиться, у них сразу встала проблема с грамматикой русского языка, потому что они писали так же, как и слышали. Например, слово «вода», они писали как «вада». Поэтому русскую грамоту мы, якуты, легче осваивали, потому что это был чужой язык, и мы его учили правильно.

К концу первого учебного года я перевелся в Батамайскую школу, тоже в русскую. Потом в 3 классе у меня началось обострение туберкулеза, поэтому в 3 классе я не доучился, пошёл на лечение, а потом мы переехали в город. Мы приехали в Якутск 30 марта 1941 года, и мне он тогда показался просто огромным. В городе мне снова пришлось учиться в третьем классе. И тут мне снова не повезло. В первой четверти я переболел корью, затем у меня начался бронхит. Поэтому меня не аттестовали. Но, за лето, бегая по очередям, я хорошо освоил разговорный русский язык и поэтому в первом полугодии вышел в отличники. Меня даже заставили выступить по республиканскому радио и эту передачу все слышали. Потом в 4 классе я учился в двух школах. Тогда создавался Рыбтрест, организация союзного значения. И вот туда отправили моего отца, белобилетника. И туда, на место работы, можно было ехать с семьёй. А для Рыбтреста это, оказывается, тоже было выгодно, потому что иждивенцы: жена, дети могут быть там тоже полезны. Так и получилось. Мы прибыли в Трофимовск Булунского района с первой группой эвакуированных. Этот остров находится в дельте реки Лены. Тогда это было вообще пустое место. Один столб стоит и на нем написано «Трофимовск». Школа у нас там была барачного типа. А потом одну четверть я учился в Туматской школе. Тумат — это еще дальше, это самый последний остров реки Лены, где бывают приливы, отливы, этот остров находится почти, что в море. Там была хорошая школа, большая библиотека. Потом в 5 классе я опять пошел в Трофимовскую школу. Так, что можно сказать, со школами у меня было не очень. (Смеется). Потом в 6-7 классе я учился в Покровске. В 1946 году окончил там школу и поступил в Якутске в педучилище.

— Когда Вы решили связать свою жизнь с наукой? Что этому поспособствовало?

Наверное, интерес к науке у меня появился в годы учебы в педучилище, а, может быть, даже в пединституте. Потому что в педучилище я увлекся совсем другой наукой — философией. У нас очень хороший коллектив учителей был. И мы там действительно получили добротное образование. Наукой я стал заниматься больше в институте. После 2 курса пединститута. Летом я работал в только что открывшимся Институте биологии под руководством самого директора, председателя Якутского филиала АН СССР Всеволода Петровича Дадыкина. И мы там занимались всякой всячиной, но главным образом изучали водный обмен растений. По окончании пединститута я должен был поступить к нему в аспирантуру. Но так как я был туберкулезник, у меня не получилось никакой аспирантуры. И даже в школе нельзя было работать. Но меня оставили работать в пединституте, правда, на другой кафедре, на кафедре зоологии. Мне пришлось заниматься зоологией и это дело у меня очень хорошо получилось.

— Какие, на Ваш взгляд, преимущества и недостатки есть в отечественной науке?

Отечественная наука у нас всегда была хорошей. Она и сейчас хорошая. Вообще, российская наука была до самого последнего времени, можно считать, на самых передовых позициях. Несмотря на то, что Россия всегда была бедной, внимание к науке было очень большим. Во-первых, в послевоенный период самую большую зарплату в Советском Союзе имел Президент Академии наук СССР. Никаких чиновников там даже близко не было.

Во-вторых, много сил и средств было вложено в атомную промышленность, в развитие ракетной техники и вооружения, естественно. Мы раньше всех запустили искусственный спутник, потом первыми запустили в космос человека. По сути говоря, мы и в космосе, и в физике, да и в других науках были впереди планеты всей. Но, в последние десятилетия произошло отставание. Отставание, конечно, связано, прежде всего, с недостатком финансирования. В девяностые годы наука, можно сказать, слегла. Эти реформы 90-х годов: они не только науку, но и всю нашу жизнь развалили. Скажем, в той же Америке или где-то, государственные академии наук много денег от государства не получают. Но они получают очень большие деньги, сверхбольшие деньги за счет заказов. Там олигархи заинтересованы в науке, потому что с помощью науки они получают огромные доходы.

— В последние годы наука переживает нелегкие времена, активно продолжается реформа Российской академии наук. В начале 2019 года Якутский научный центр Сибирского отделения Российской академии наук преобразован в Федеральное государственное бюджетное науки Федеральный исследовательский центр «Якутский научный центр Сибирского отделения Российской академии наук». Теперь в структуре ФИЦ объединены 7 крупных научных институтов, расположенных в городе Якутске. Чем, на Ваш взгляд, такое объединение полезно для развития отечественной науки?

Я считаю, что это одна из попыток выхода из кризиса науки. Мы должны работать вместе, общими усилиями выдержать это непростое для науки время. И я считаю, что такое объединение было нам необходимо. Председателем ФИЦ стал Лебедев Михаил Петрович, наш выдающийся ученый-физик. Сейчас у него очень большая нагрузка, очень много командировок, в Москву, в Новосибирск.

— Вы состоите в редколлегиях известных академических журналов. Помимо научной литературы, книги каких жанров Вы любите читать?

Я всё люблю. Особенно всякие старые исторические книги. Люблю читать детективы и фантастику. Это у меня идет с детства.

— У Вас есть домашние животные?

Собака есть. Фокстерьер. Ей уже 10 лет, старуха. (Смеется).

— Вами была разработана «Концепция охраны окружающей среды в Якутии». Какие, на Ваш взгляд, острые экологические проблемы имеются в нашей республике?

У нас, куда не повернись, везде сложности. Эти сложности возникают и по нашей вине, по вине человечества в целом. Но есть и проблемы, связанные с изменениями климата. У нас в связи потеплением климата возникает серьезный вопрос — это разрушение ледового комплекса. Ледовый комплекс у нас начал активно разрушаться по всей Центральной Якутии, где он есть, и по побережью Ледовитого океана.

— Расскажите, пожалуйста, о своей семье.

С супругой, Риммой Константиновной Захаровой мы счастливо прожили 60 лет. В 2012 году ее не стало. Она работала в нашем университете преподавателем кафедры неорганической химии. Дети мои, сын и дочь уже пенсионеры. Внук у меня один, и поэтому особо ценный. (Смеется). Правнуков еще нет, я о них только мечтаю.

— Среди Ваших учеников 17 докторов наук и более 30 кандидатов наук! Это впечатляющие цифры.

Всё дело заключается в том, что я всю жизнь работаю в университете, в ВУЗе. Поэтому у меня так много учеников, тех, кто под моим руководством писал дипломные работы и кандидатские диссертации. Ну и они теперь уже сами самостоятельные, известные ученые. Например, Гермогенов Николай Иванович. Он самый крупный специалист в мире по журавлиным птицам, по стерху.

— Вы один из немногих долгожителей России, продолжающих активно работать в столь почтенном возрасте. Поделитесь, пожалуйста, Вашими секретами долголетия.

Никаких секретов нет. Самое главное — это работать. Когда человек занят, ведет умеренный образ жизни: не пьет, не гуляет и не курит, я думаю, что он имеет хорошие шансы прожить долгую жизнь. Вероятно, на мое долголетие повлияло и то, что я практически все детство и юность болел туберкулезом. Наверное, это тоже закалило организм.

— Спасибо большое за уделенное время. Крепкого Вам здоровья и долгих лет жизни!

Спасибо.

Беседовала Мария Ефремова.