«Все закрывать – это не лучший выход»: Фабио Мастранджело об оркестре, ковиде и о том, как он согласился приехать в Якутск

YAKUTIA.INFO. В 2021 году Филармония Якутии отмечает десять лет со дня основания. Одним из стоявших у истоков формирования главного коллектива Филармонии – симфонического оркестра «Симфоника Артика» является Фабио Мастранджело, который вот уже на протяжении девяти лет как главный дирижер коллектива. Несмотря на то, что он приезжает в Якутск не так часто, каждый его приезд и очередная программа, которую он исполняет с оркестром, становятся событием. И вот снова маэстро в Якутске и 13 марта представляет новую программу.

Накануне концерта дирижер вспоминал о том, как согласился приехать в Якутск, назвал свои самые знаковые программы, а также рассуждал о том, как развивается «Симфоника Артика». Но начали мы все-таки с актуальной повестки, которая за последний год изменила многое в привычной жизни – пандемию. Особенно примечательно то, что его прошлогодний концерт состоялся как раз накануне закрытия учреждений – то есть был последним крупным культурным событием в Якутске. Тогда в интервью он говорил о том, что музыка лечит, комментируя то, как вели себя его соотечественники итальянцы, отправленные на самоизоляцию, – пели с балконов. Итак, маэстро начал с рассказа о том, как прошел для него необычный год, а также обозначил свою позицию по поводу разумности введения ограничений, в первую очередь на закрытие культурных учреждений, сравнивая подходы в Италии и в России.

– Хочу сказать, что для любого музыканта самоизоляция – это не такая большая новость. Мы фактически живем в самоизоляции всю жизнь. Может быть, дирижерам везет больше – все-таки нужно общаться с коллективом. Вы помните, что я по первоначальному образованию пианист и уже давно, еще до пандемии я в общем-то жил в самоизоляции – по 10-12 часов с роялем и никаких проблем.

Поэтому у музыкантов есть привычка самоизолироваться. Слава богу, есть музыка, с которой можно общаться.

Для меня лично ковид даже пришел на помощь. Я принял решение написать научную работу и закончить аспирантуру в Консерватории. И если бы не ковид, у меня просто не было бы времени читать и писать. В первые полтора месяца локдауна я написал эту работу. Но, конечно, я ни в коем случае не хочу, чтобы эта ситуация повторилась. Я ходил в театр (Театр «Мюзик-Холл» в Санкт-Петербурге) как на работу и бывали дни, когда я там был вдвоем только с охранником.

– То есть вас пускали?

– У нас около 14 тысяч квадратных метров. То есть в данном случае было по семь тысяч на человека. Вполне безопасно (смеется).

– Самоизоляция с музыкой – это, конечно, красиво и поэтично. Но все-таки музыка – она еще и для слушателей, это еще и общение со слушателем. Что-то вы делали для связи с ним?

– Это было самое большое для нас испытание. Мы занимаемся музыкой для себя, но и, конечно, для слушателей тоже. Мы придумали несколько инициатив, которые, как я считаю, имели положительный результат. Но вообще многие концертные организации просто стали выкладывать записи концертов. И это, может быть, неплохо. Мы в театре так тоже делали.

– Если запись еще хорошая.

– Вот именно. Были такие люди, у которых, кажется, нет ни глаз ни ушей, и они выкладывали в интернет просто ужасные записи. И так делать не надо было. Но мне, в общем-то, показалось, что нужно делать больше, чем просто показывать записи концертов. То есть придумать какие-то формы общения в рамках самоизоляции. И вот мы придумали проводили прямые трансляции, где я и группы наших музыкантов общались, назвав это путеводителем по оркестру. В самом деле людям это понравилось. Причем много смотрели именно прямой эфир.

Мы, как музыканты, действительно чувствовали азарт. То есть делаешь здесь и сейчас.

– Рассказывали об инструментах, почему, например, тот или иной инструмент именно так называтся. То есть вещи, которые многие бы хотели знать. Ведь, приходя на концерт, никто не спросит, почему скрипка называется скрипкой. И мы таким образом рассказывали обо всем этом. Причем наши зрители-слушатели задавали нам вопросы в прямом эфире.

– Такой интерактив. Да, это очень интересно.

– Это точно интереснее, чем смотреть за компьютером то, как мы раньше играли. Благодаря успеху этой инициативы мы вместе с режиссером и пианистом Виктором Высоцким придумали еще один проект. Мы через компьютер – он у себя дома, а я из театра за роялем рассказывали историю оперы. Разные аспекты. И это было очень интересно. Иногда мы что-то играли или показывали небольшие фрагменты записей.

И вот что замечательно, все это было импровизацией двух людей, которые хорошо знают свое дело. Конечно, был небольшой план, но по большей части мы придумывали все на ходу.

Потом были еще и так называемые концерты без публики, когда идет прямая трансляция. Но это большой суррогат, как мне кажется. И мы от этого отказались. Далее был фестиваль «Опера всем», который мы заблаговременно перенесли на один месяц. И нам повезло. В августе ситуация несколько улучшилась и мы смогли представить все четыре оперы живьем. Плюс были еще и интернет-трансляции. А люди пришли, и их было довольно много. Конечно, в масках. На закрытии мы исполнили «Волшебную флейту» Моцарта и было около семи тысяч слушателей. Кстати, мы набрали 2,3 миллиона просмотров в интернете. В октябре в театре поставили «Летучую мышь». Хотя в сентябре у нас были больные в хоре, весь состав отправили на карантин. Но ничего, слава богу, тяжелых случаев не было. Таким образом, прошли эти времена.

Конечно, мир не идеален, но как говорится, если очень хочешь, то всегда можешь что-то сделать.

– В Италии, как только пошла вторая волна, театры вновь закрыли. И они до сих пор закрыты. В России осенью их ненадолго закрыли, но потом все снова открыли. А сейчас почти все ограничения сняли. Кроме масок. Вы можете это прокомментировать? Какой путь, на ваш взгляд, более уместный?

– Мне кажется, что правильно сделали в России. Я умею думать и анализировать происходящее. Вирусы – это не новость для человечества. И пандемии уже были и будут еще.

Надо научиться жить с этим вирусом. Если же мы постоянно прячемся, не давая ему распространяться, но в то же время ничего не делаем, чтобы эту ситуацию поменять, то все так и останется. Понимаю, когда говорят - мы сейчас закрываемся на месяц, но пока будем «закрыты», пройдем вакцинирование. Но если закрывают и говорят – а дальше посмотрим, то это странно. А когда жить? Ведь риски в жизни есть всегда. Ты выходишь на улицу, и тебе кирпич упадет на голову.

– Но как говорил Воланд в романе «Мастер и Маргарита» – кирпич просто так никому на голову не падает.

– Для кого-то это судьба. Но вот человек за рулем каждый день. Или я, который летал по 10-15 раз в неделю. Это не риск? Но я вместе с тем понимаю, что этот вирус есть. И не понимаю тех, кто не верит в его существование. Это природа – вирусы есть.

Но я считаю, что мы либо «лежим» под этим вирусом и ждем, что будет, либо нужно научиться быть с ним рядом.

– Играть на одном поле.

– Кто-то проиграет, кто-то нет.

– Немного жестоко.

– Но жизнь – это и есть азарт. Можно съесть что-то не то и это будет твоя последняя еда. Среди близких у меня никто тяжелой формой ковида не болел. А в семье вообще никто не болел. Я имею ввиду не только жену и детей, но и близких родственников в Италии. И я, кстати, вакцинировался. И я не понимаю тех людей, которые сначала говорят – сделайте быстрее вакцину, а потом отказываются прививаться.

В общем, прятаться не надо. Нужно просто быть осторожным.

Я лично ни на йоту не изменил свои привычки. Я и до пандемии очень часто мыл руки, так меня научили родители. Кстати, отец мой прошел через испанку, а моя бабушка ею болела и выжила. И удивительно, что прошло сто лет после испанки, но мы поступаем точно так же. Считаю, что все закрывать – это не лучший выход. Например, к детям тоже в этом смысле можно по-разному относиться. Мои дети, когда были маленькие, могли спокойно поднять с пола кусок упавшего огурчика и съесть. А вот мои сестры в Италии очень против такого подхода. В итоге мои дети очень редко болеют, а вот дети моих сестер часто. Если постоянно себя беречь, не факт, что это поможет в будущем. Так же как если выпустить животное из зоопарка на волю – оно просто не выживет.

– Очень интересно вы очертили свою позицию. Но вернемся к музыке. А именно к десятилетию Филармонии Якутии. Вы уже связаны с этой организацией девять лет. Расскажите, если вспомнить историю, о том, как согласились стать главным дирижером Филармонии?

– Конечно, я согласился не без вопросов. Я знал Якутию только по игре Ризико (игра – стратегия Риск), хотя жил уже в России 11 лет. И поэтому после звонка Натальи Базалевой стал все это изучать. На самом деле я человек любопытный и поэтому согласился. Она позвонила мне в январе 2012 года с поручением министра культуры Андрея Борисова о том, что будем в Якутии создавать симфонический оркестр. Я был знаком с Натальей Владимировной к тому моменту около пяти лет, а другу отказать было сложно. Помню, когда я приехал в Якутск впервые. Несмотря на то, что это была вторая половина марта, для меня стал огромным сюрпризом мороз в -35 градусов.

– Тогда вы еще не знали, что это еще совсем ничего.

– Да. Мой личный рекорд -49. Так вот я понял, что по одежде я чуть-чуть промахнулся, но все же не приболел. К моему приезду уже начали подбирать музыкантов для оркестра. Тогда их было около тридцати человек, меньше половины от нынешнего состава. А первое, что мы вместе сыграли – это была «Пятая симфония Шуберта».

В тот приезд мне еще пришла идея, которую мы реализовывали на протяжении нескольких лет – исполнять музыку якутских композиторов. Я сделал как закон – когда дирижирую я, то обязательно исполняем их произведения.

Мне показалось, что это очень важно и композиторы это оценили. Ведь после распада СССР симфонического оркестра здесь не было, за исключением оркестра ГТОиБ. В общем, я с удовольствием вспоминаю эту инициативу.

– Какие впечатления были от оркестра?

– Что надо работать. Как говорится в пословице – «Рим не строили один день». И это так. Развитие человека, коллектива, компании. Я знал, что путь будет непростым. Кстати, еще была в то время такая идея у руководства – вернуть в Якутск музыкантов, которые работают за пределами Якутии. И частично эта инициатива была успешной. В общем, за эти годы мы активно расширялись и сейчас фактически имеем полноценный оркестр.

– Что вы можете сказать сейчас о «Симфонике»?

– Сейчас это очень крепкий оркестр. Считаю, что было очень правильно, что мы сразу начали гастролировать. Мы выступали на таких площадках, которые сами обязывали играть хорошо.

И если провести параллель между тем, что мы сейчас обсуждали в связи ковидом, то это как раз тот случай, когда мы не побоялись трудностей – исполнять сложную музыку. А могли бы сказать – нет, мы молодой оркестр и нужно играть что-то легкое. Но я считаю, что человек должен научиться жить с проблемами. А иначе не будет ни роста иммунитета, ни роста профессионального.

Я помню первый приезд «Симфоника артика» в Петербург. Коллектив еще был небольшой и мы взяли несколько скрипок из моего питерского оркестра «Эрмитаж». Но фундамент коллектива был якутский. И вот тот первый концерт в Мариинке. Мы играли современное произведение Тобиса Брострома «Самсара». Очень трудное произведение. Солистами были англичанин Хуго Тиччиати на скрипке и швед Йохан Бриджер на маримбе. Потрясающе! Сложнейшая музыка! Но все прозвучало просто замечательно. Мы вместе с Натальей Владимировной спровоцировали рост оркестра. А Мариинка – она просто обязывает, промахнуться было нельзя. И мы не промахнулись. Это была «северная программа», где, помимо «Самсары», мы исполнили Праздничную увертюру Шостаковича и две сюиты Грига. В общем, все было сыграно по-взрослому.

– Так. А сейчас, чего не хватает, на ваш взгляд, оркестру? Я знаю, что ваш ответ будет – собственного концертного зала. Вы об этом повторяете регулярно в наших с вами беседах. Но помимо зала есть что-то еще? Какие- то пути, куда развиваться.

Безусловно есть.

Я сам считаю, что у любого человека есть место для роста. И не дай бог, чтобы мы думали, что уже все есть и мы ждем только новый зал. Не та ситуация. И я бы перестал приезжать в Якутск, если бы это было так. Нужно еще многого достичь и в индивидуальном мастерстве, и в коллективной работе. Поиск всегда должен быть.

Но все- таки играть в хорошем акустическом зале или в плохом – это огромная разница. Объясняю: одно дело играть концерт Чайковского на Steinway, а другое – на старом разбитом рояле «Октябрь». И будь ты даже Рихтером или любым другим великим пианистом – всегда будет предел, который диктует инструмент. Поэтому зал мы ждем как манну небесную. У музыкантов появится слуховое желание. Я уже говорил, что музыканты нашего оркестра, когда выступают в хорошем зале, сначала испытывают шок, но потом приспосабливаются и понимают, что все тонкости игры на инструменте имеют значение. Понимаю, что я повторяю одно и то же, но это факт. И было приятно, когда я вчера увидел, что там сваи уже стоят (строительство Центра эпоса). Мы шли к этому очень долго и надеюсь, что зал появится. Ведь это не только для нас зал, но для всего развития Якутска.

– Да все-таки зал. Но все остальное есть?

– Думаю, что не хватает исполнительского опыта. Но это опять связь с хорошим залом. Когда зал хороший, музыкант может понять, уточнить свой звук. И оркестр как единый инструмент может уточнить свой звук. Оркестры бывают разные – одни играют очень хорошо технически, но холодно по передаче. Или наоборот. Но лучше, конечно, достигнуть золотой середины. Еще я заметил, что у музыкантов нашего оркестра есть некоторое волнение во время концертов. То есть на репетиции играют потрясающе, а на концерте сползает вниз. Это и волнение, и концентрация. И над этим тоже нужно работать. И дашь ты музыканту хороший инструмент, то не будет оправдания, что играешь плохо.

Когда будет хороший зал, не будет оправдания плохой игре. Но наши музыканты пока постоянно играют в разных местах в Якутске. И эти залы плохие. Но будь ты самым лучшим исполнителем, то от тебя уже ничего не зависит, когда зал плохой.

– Это точно. Вы вспомнили о первом выступлении «Симфоника Артика» в Питере. Можете назвать две-три других знаковых для коллектива и вас лично программ.

– Вот та питерская программа как раз была одной из знаковых. До ковида мы сделали почти подряд две очень хороших программы – скрипичный концерт Стравинского и вокальный цикл Мусоргского. Еще была программа с Равелем и Дебюсси.

– Это все программы из цикла «Фабио приглашает».

– Да. Это так. Но были и другие. В Санкт-Петербурге играли один из скрипичных концертов Петереса Васкса «Distant lights», Фантастичекую симфонию Берлиоза. Была хорошая программа, когда играли Первую симфонию Эльгара. В общем, было много очень интересных программ, достойных многих симфонических оркестров мира.

– И несколько слов о будущем. Или без зала будущего нет?

– (Смеется). Мы реалисты. Условие – не будет зала, не буду здесь работать, – это не для меня. Я знаю, что есть разные обстоятельства. Кто-то понимает, что зал нужен, а кто-то нет. Но будущее… Нужно повышать исполнительское мастерство и, конечно, исполнять интересные произведения. Завтрашняя программа очень будет интересна – это «Петрушка» Стравинского и «Антар» Римского-Корсакова. А скоро нас ждут «Поцелуй феи», Вторая симфония Бородина. Я всегда пытаюсь придумать интересный программы для разных коллективов и стараюсь не повторяться. Хотя бывает, когда я музыку очень люблю, то повторяю. Например, мы недавно играли в Новосибирске скрипичный концерт Эриха Корнгольда. Потрясающая музыка. И мне бы хотелось это сыграть в Якутске. А в Новосибирске публика просто сошла с ума. И это тот случай, когда хочется повторить.

– И в заключении.

– 10 лет – это уже событие. Это знаковый результат для Филармонии. Ждем следующий год, когда нашему оркестру исполнится также десять лет. Жаль, что первый юбилей будет без собственного зала, но эта история уже по пути. Поэтому больше чем нам, я желаю, чтобы строители быстрее и качественнее строили здание для Филармонии. А играть там – это уже наше дело, мы это умеем.